Даниил Гранин в Доме Мурузи – фигура утраченного времени



В текстах по истории Дома Мурузи рассказ о 1920-х – 40-х годах занимает не более 10 % общего объема. Повествование сводится к упоминанию общих для страны событий, повлиявших на судьбу одного дома. Впрочем, также как и на миллионы других домов. Другая характерная особенность этих фрагментов -  упоминание через запятую жителей дома, среди которых самая известная фигура этого времени - писатель Даниил Гранин, которого домовые книги Дома Мурузи знают не по псевдониму, а под именем Даниила Александровича Германа.

«В Доме Мурузи провел детство/юношество писатель Даниил Гранин» - формулировка, кочующая из источника в источник. Но на этом информация исчерпывается, в то время как судьбы писателя и дома были связаны на протяжении четверти века.

В дом Мурузи Даниил переехал вместе с матерью, Анной Захарьевной, в возрасте трех лет в октябре 1922 году. До этого они жили по другому адресу в доме (№ 18 или № 5 – показания в домовых книгах разнятся) на Ковенском «переулке рядом с французской церковью», и только оттуда переехали в «другой дом, огромный». В автобиографии «Причуды моей памяти» (2008) писатель не называет Дом Мурузи по имени, лишь описывая его черты. Но и в массе других источников удалось найти лишь одно высказывание Гранина, в котором Дом Мурузи хоть и не назван, но все-таки угадывается: «Сестре сказал: «Сейчас войдут немцы  - кинь на них сверху гранату (мы на Литейном жили) и разбуди меня».

Детство и юношество, описанные Граниным в автобиографии на девятом десятке жизни, словно не имеют привязки к месту – питерские дворы, дом, улицы… В его очерке «Пантелеймоновская улица» (сборник «В Питере - жить», 2017) названные места обретают лица, но все еще остаются общие фразы о торговле, быте, жильцах… А соседей в Доме Мурузи было не счесть, одних только жильцов квартиры № 33, которую Германы делили с другими, на начало войны было 25, считая их самих.

Жил ли писатель в Доме Мурузи после войны? Какое-то время - точно. Известно, что Гранин ушел в армию в 1941 году, а родители были эвакуированы. О его возвращении снова сделали запись в домовой книге, но уже спустя два года пополнили соседнюю графу: выбыл в августе 1946. На этом коротком послевоенном отрезке времени в тот же список жителей квартиры № 33 внесли еще одного человека с фамилией Герман – в семье родилась дочь Марина (по записи в домовой книге в 1944 г.).

Почти четверть века связывает Даниила Гранина и особенный для литературного мира Дом Мурузи. Мы публикуем фрагменты воспоминаний об этом времени жизни Дома, увиденном глазами мальчика и юноши Даниила Германа. 

Марина Крышталева


ДАНИИЛ ГРАНИН:

Квартира  была большая

«В то время эти барские квартиры в доходных домах государство реквизировало и раздавало разным организациям. Шесть комнат, из них одно зало. Комнаты большие, большая кухня с плитой, кладовка. Главные парадные комнаты окнами – на улицу, другие – во двор. 

Прелестью был простор. По квартире можно было бегать, нестись во всю мочь по коридору. Вскоре приехала из Киева дочь отца, сводная сестра Д. < …> С Д. они играли в зале в кегли. Катали по паркету шары, такой это был большой зал». 

Дворовая жизнь

«Кроме квартиры Д. обитал во дворе. Двор был вонючей помойкой, с крысами, развешанным бельем, местными пьяницами, чудиками, сплетнями. Двор был грязен, на него выходили черные ходы всех парадных подъездов. Двор жил с утра до вечера своей трудовой жизнью. Здесь кололи дрова, пилили, в прачечной стирали, кипятили, приезжали телеги разгружать помойку. Шла и нетрудовая жизнь – под вечер сидели на лавочках женщины, болтали».

Дворовые игры

«Игры тех лет позабытые, ушедшие из жизни. Медные монеты были тяжелые, играли в «выбивку», Д. был мастером выбивать тяжелым медным пятаком так, чтобы перевернуть монеты вверх гербом. Другая игра была «в стенку». Играли в «чижика». Но больше любили играть в подвижные игры, командные – в лапту, в игру, которая почему-то называлась «штандер!», в «казаки-разбойники». 

Дворовая школа

«Детвора дворовая имела свой неписаный устав или, вернее, кодекс поведения. Д. испытал на себе опасность прослыть маменькиным сынком. Их дразнили «Гогочка»: Мальчик Гога, мальчик Гога, кашка манная готова!»  <…> Сколько их было, дворовых дразнилок! За матроску Д. сразу же выдали: «Моряк – с печки бряк!». <…> Отучили жаловаться родителям, отучили жилить, научили драться по правилам.

Дворовая школа обучала плеваться сквозь зубы. Это у Д. получалось, у него была щербина между передними зубами, и плевок летел стрелой. Вот со свистом было хуже.

Преимуществом двора была свободы. Самоуправство, свой суд, свои порядки, без учителей, без школьных порядков. И еще, конечно, запретность. Можно было всласть ругаться. У кого-то завелись «финки». Рассказы про гопников, про шпану, про «чубаровское дело» как в Чубаровском переулке насиловали какую-то девицу. < …> Двор, к вашему сведению, служил академией запретного образования. То, что исключалось из школьных уроков, строжайше запрещалось, то можно было получить во дворе». 

По чердакам и подвалам

     «Дом обследовали, облазили сверху донизу. Подвалы – где в клетушках хранилось немыслимое барахло, дровишки, старая мебель, там бегали крысы, пахло гнилью. Страшнее было на чердаках. Там что-то копошилось, шепталось, там находили матрацы, на которых кто-то спал, мерцали в жидкой тьме зеленые кошачьи глаза. Висели веревки. Кипы старых дореволюционных журналов. Вот тут и начиналось пуганье, кто кого перепугает, самое место для засад, чтобы выкрикнуть диким криком, а еще лучше хлопушкой из газет или трахнуть надутым бумажным кульком. Теплые кирпичные трубы сочились дымком. Закопчённые балки – обнаженный скелет дома. Почти без перегородок открывалось огромное пространство над всеми квартирами, можно было вылезти на железную крышу. Кто-то на чердаке скрывался, это факт, валялись окурки, консервные банки: «Сейчас как режиком заножу, будешь дрыгами ногать и мотою головать!».

Публикуется по изданию:

Гранин Д. Причуды моей памяти. М., 2011. С. 40-43.

Дворники Дома

«Улица была вымощена деревянными шашками, панель – плитами, ворота на ночь запирали, парадные тоже, дежурные дворники сидели у ворот, а уж к ночи уходили в свои дворницкие. Наша дворницкая была в подворотне, туда звонок. Если приходишь ночью, звонишь, тебе открывают – и надо было сунуть за это двугривенный». 

Публикуется по изданию:

В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории / Сост. Н.Е. Соколовская, Е.Д. Шубина. М., 2017. С. 289.




Подпишитесь на нашу рассылку и оставайтесь на связи

Оставляя свои контакты вы даёте согласие на обработку персональных данных