«Каждому свое», или Фаина Раневская в объективе Александра Бродского
«Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: “какая смертная тоска...”. И все». Это слова великой Фаины Раневской, из книги «Дневник на клочках». Удивительно, как эта фраза расходится с образом, созданным ролями в кино и ее лихими, внешне циничными высказываниями. Именно за душевную глубину ценила Раневскую Анна Ахматова - ее подруга еще со времен войны, когда они вместе были в эвакуации в Ташкенте.
Фаина Раневская:
«Ей нравился Ташкент, а за мной бежали дети и хором кричали: “Муля, не нервируй меня”. Это очень надоедало, мешало слушать ее. К тому же я остро ненавидела эту роль, которая дала мне популярность. Я сказала об этом Анне Андреевне. “Сжала руки под темной вуалью” - это тоже мои Мули, - ответила она».
В 1992 году английская энциклопедия «Who is who» включила «Мулю» в список десяти самых выдающихся актрис XX века.
Она часто говорила и писала о подлинности театра, в котором нельзя “играть”, только - жить. Все должно быть настоящим: и смех и слезы. В воспоминаниях о записи телеверсии спектакля «Дальше - тишина” Раневская писала о сильно задевшем ее замечании бухгалтера, что “нужно уложиться в хронометраж”. И это в сцене прощания двух престарелых супругов, которые разлучаются навсегда. «Хотелось крикнуть: – Да заберите вы мой гонорар, только дайте играть без хронометража! Неумелые руки, чужие лица, которым все равно, что ты чувствуешь в такой сцене, главное, чтобы аппаратура работала четко и хронометраж не превышен. Я понимаю, каждому свое, я отвечаю за слезы, они за хронометраж, но ведь это искусство, нельзя же выражать слезы в секундах, иначе их лучше делать глицериновыми. Я глицериновыми слезами плакать не умею. Я последняя из могикан, вернее, одна из последних, вон, еще Плятт остался, он тоже настоящими слезами плачет. Тошно быть последней, ох как тошно».
«Кесарю кесарево» надписала свои стихи Анна Ахматова для Бродского. Именно она когда-то произнесла растиражированную ныне фразу “какую биографию делают нашему рыжему”. Бродский - последний из могикан поэзии ХХ века - отказывался считать себя жертвой, и тоже, как Раневская, ценил острый юмор, иногда выходящий за рамки «приличного».
Тем интереснее увидеть фото Фаины Раневской, сделанное отцом Иосифа Бродского. Описать запечатленное сложно: актриса сидит на парковой скамейке и пьет, вероятно, «молочное изделие» (как гласит инвентарная карточка музейного объекта). Не проясняет ситуацию надпись на обороте фото, где указан адрес «полутора комнат» - в данном случае фотолаборатории Александра Ивановича. «Каждому свое...», то есть «Кесарю кесарево». Тезис, основанный на трезвой оценке себя и полной внутреннего достоинства позиции отстранения. Соответствовать этому принципу получается у немногих. У Фаины Раневской это, безусловно, было частью природы.
Текст: Ольга Сейфетдинова