Пять причин не пропустить выставку Олега Григорьева в Фонтанном Доме
"Я спросил электрика Петрова: / - Для чего ты намотал на шею провод? / Петров мне ничего не отвечает, / Висит и только ботами качает". Строки явно знакомые, практически народные. Но, как часто бывает, у них есть конкретный автор - Олег Григорьев (1943-1992), самобытный представитель ленинградского андеграунда. Сегодня в Музее Ахматовой в Фонтанном Доме открылась посвященная ему выставка. За пронзительным названием "Холодно быть человеком" скрывается путешествие по стихотворениям и графическим работам Григорьева, заданное архитектурным решением Сергея Падалко ("Витрувий и сыновья"). Выставка продлится меньше месяца и ее однозначно не стоит пропустить. Дело не только в представленных работах из частных собраний, оригинальном дизайне и щемящем послевкусии экспозиции. Главное - это отличный повод обратиться к удивительному творчеству Олега Григорьева, афористичному и не похожему на привычную нам ленинградскую поэзию. Поэтому пусть в качестве вынесенных в заголовок причин отправиться в Фонтанный Дом прозвучат строки героя выставки.
Упал цветок в большом горшке,
Попал мне прямо по башке.
На голове цветочки
Прижились как на кочке.
Прошла компания громких слов,
Тревожных слухов и шагов.
В окне стоит человек
И от боли корчит рожу.
А может, за ним другой человек
Снимает с этого кожу?
Человек с зонтом
Хотел войти в дом.
Но с огромным зонтом,
И открытым притом,
Кaк он понял потом,
Нельзя войти в дом.
Другое дело - с зaкрытым зонтом.
С зaкрытым зонтом
Легко войти в дом.
Дaже можно втроём,
Друг нa друге притом.
Другое дело, если зaкрыт сaм дом.
Весь день лежал на лежаке
И удивлялся очень,
Как трещины на потолке
Мне злые рожи корчат.
Одни смеются надо мной,
Другие горько плачут.
В ответ им, как глухонемой,
И я кривляться начал.
Вдруг раскололся потолок
И рухнул, грохоча.
И захлестал крови поток,
Соленый как моча.
Мне мать протягивает кость,
И мать, и смерть слепая -
За руку тощую, как трость,
Схватился, утопая.
На этот раз не утонул,
Я справился с кошмаром.
И на руках ее уснул
Светло, как в детстве старом.