Счастливого Рождества!



Бродский начал писать рождественские стихи еще в Советском Союзе. В них черты советской повседневности нередко соседствовали с ветхозаветным контекстом. Только в эмиграции посвященные Рождеству стихи Бродского приобрели внешне бесстрастную отстраненность наблюдателя чуда. Всего в условно выделяемом исследователями «Рождественском цикле» насчитывается двадцать три стихотворения. 

Традицию написания рождественского стихотворения поэт объяснил в интервью Петру Вайлю: «Прежде всего, это праздник хронологический, связанный с определенной реальностью, с движением времени. В конце концов, что есть Рождество? День рождения Богочеловека. И человеку не менее естественно его справлять, чем свой собственный». 

В рождественскую пору Бродский старался оказаться в Венеции. В Италии одной из самых популярных и любимых традиций Рождества являются ясли, по-итальянски «presepio». В русскоязычной традиции воспроизведение сцены Рождества Христова средствами различных искусств принято называть «вертепом». Считается, что идея была позаимствована у монахов-бенедектинцев, и являлась в своем роде продолжением концепции оформления церковного пространства как «Библии для неграмотных». Сначала это была инсценировка, с установкой настоящих яслей и участием живого ослика или быка, но позже, по мере распространения, традиция перекочевала в создание вертепов. 

В современной Европе, особенно в Италии, продолжают чтить эту традицию. Перед Рождеством в каждой церкви, во многих домах, повсюду вы увидите разных размеров вертепы: керамические и пластиковые, статичные и механические, тихие и с небольшими фонтанами, многофигурные или состоящие исключительно из яслей - они становятся одной из самых захватывающих примет празднования Рождества. 

Иосиф Бродский:  

Presepio 

Младенец, Мария, Иосиф, цари, 
скотина, верблюды, их поводыри, 
в овчине до пят пастухи-исполины 
— все стало набором игрушек из глины. 
В усыпанном блестками ватном снегу 
пылает костер. И потрогать фольгу 
звезды пальцем хочется; собственно, всеми 
пятью — как младенцу тогда в Вифлееме. 
Тогда в Вифлееме все было крупней. 
Но глине приятно с фольгою над ней 
и ватой, разбросанной тут как попало, 
играть роль того, что из виду пропало. 
Теперь Ты огромней, чем все они. Ты 
теперь с недоступной для них высоты 
— полночным прохожим в окошко конурки 
из космоса смотришь на эти фигурки. 
Там жизнь продолжается, так как века 
одних уменьшают в объеме, пока 
другие растут — как случилось с Тобою. 
Там бьются фигурки со снежной крупою, 
и самая меньшая пробует грудь. 
И тянет зажмуриться, либо — шагнуть 
в другую галактику, в гулкой пустыне 
которой светил — как песку в Палестине. 

Декабрь 1991



Подпишитесь на нашу рассылку и оставайтесь на связи

Оставляя свои контакты вы даёте согласие на обработку персональных данных