Бэкстейдж пьесы "Мрамор"

При съемке репортажа, как правило, фотографы делают по несколько кадров подряд – это существенно увеличивает шанс создать хоть одну хорошую фотографию. Потом, при отборе, из серии почти одинаковых снимков остаётся лишь один, где всё сошлось. Его и увидят зрители. По сути, это тот самый «решающий момент», о котором говорил Анри Картье-Брессон. Хотя, судя по количеству дублей, которые делал он сам (см. документальный сериал «Контрольные отпечатки»), знаменитый мастер гуманистического репортажа немного лукавил, и умение поймать «решающий момент» и у него зависело не только от таланта нажать на спуск фотоаппарата в нужную секунду, но и, в большой степени, от вторичного отбора уже отснятых кадров.  

Здесь перед нами то редкое состояние, когда из трёх снимков автор – Т. Вассенберг – не выбрал лучший. Или выбрал, но только для себя, а в коллекцию музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме попали целых три.
 
Хотя большинство из нас и привыкло отбирать свои собственные фотографии, когда мы видим три почти одинаковых чужих снимка, у нас появляется ощущение слежки. Да и точка съемки – немного сверху – лишь подкрепляет это чувство. И только при более внимательном рассмотрении последних двух кадров понимаешь, что никакими шпионскими историями тут и не пахнет – герои фотографий знают, что их снимают и ничего не имеют против.  

Эти герои – актеры Вернер Рэм и Ханнц Цишлер и, конечно, Иосиф Бродский, в чьей пьесе «Мрамор» они играли. 

Мнения о пьесе противоречивы. Эллендея Проффер в книге «Бродский среди нас» вспоминает, как на прямой вопрос поэта, что они с Карлом думают о «Мраморе», она ответила, что «пьеса читается как неудачная смесь из Стоппарда и Беккета». Анатолий Найман в интервью достаточно резко отвечал: «Я очень не люблю пьесу „Мрамор". Это очень противная вещь сама по себе», хотя и признавал, что она не лишена остроумия. А вот переводчик А. Майерс, например, считал ее «маленьким шедевром». 

Что касается самого Бродского, то он говорил об этой пьесе, как о «сильно развёрнутом стихотворении из цикла «Post aetatem nostram». «Единственная логика, по которой оно [произведение] развивается, — это логика невыносимости. Становится все хуже и хуже. Одновременно это и забавно и отвратительно». 

Несмотря на нелюбовь поэта к театру, увидеть свою пьесу на сцене он хотел. И, судя по этим фотографиям, от общения с актерами он получал истинное удовольствие. Как, впрочем, и от написания пьесы: «каждая строка в стихотворении дается с огромным трудом, а реплики в диалоге — легко. Ежедневно можно сочинять две страницы драматического текста и с сознанием выполненного долга идти обедать, а когда занят стихами, то за ланчем ты съедаешь больше, чем создаешь». 

Анна Маленкова